Никто не знает, откуда у адмирала цур зее шрам на лице, которого Олаф уже привычным для него самого и окружающих жестом время от времени касается. Кальдмеер всегда задумчиво смотрит на собеседника, продумывает свой ответ, хотя, как военный человек и человек Чести (да, именно с большой буквы) он не может позволить себе солгать. Будто его Совесть — живой человек, который обязательно проклянет сто раз, а потом отречется, если её обманут. Грубые пальцы касаются лица, затем шрама. Рука опускается вниз, и только потом этот Человек-море может отвечать. За ним хочется идти, его словам веришь, потому что точно знаешь, что он не умеет лгать и предавать.


На Фесте есть заявка о Вальдесе и Кальдмеере, которые путешествуют во времени в разных направлениях.
Встречают друг друга так, как встречались друг с другом Ривер и Доктор.



Молодой Ротгер не знает этого странного и очень светлого человека, который смотрит на него с какой-то теплотой и легкой улыбкой на губах. Бешеный недоверчиво слушает голос дрикса, когда тот стоит вне досягаемости, но стоит подойти ему чуть ближе, как талигоец выхватывает шпагу из ножен и ранит незнакомца в плечо. Несильно, но достаточно, чтбы желания подойти вновь не возникало.
— Я предпочел бы, чтобы вы оставались там, где стояли раньше, господин... — Вальдес понимает, что его случайный гость так и не назвал своего имени.
— Кальдмеер, — тихо отвечает дрикс, закрывая глаза, — Олаф Кальдмеер.




— Увы, молодой человек, но я вынужден вас ранить, — смеется глазами Вальдес, любуясь почти поверженным Олле Кальдмеером, молодым человеком двадцати лет отроду, который уже несколько лет занимается любимым делом и не собирается возвращаться в отчий дом, чтобы стать оружейником.
Море молодой Олаф любит больше жизни
— Это еще зачем? — в голосе есть непритворный испуг, который забавляет талигойца. Он наносит пару ударов и дрикс оказывается повержен.
— Ну как «зачем»? Девушкам, например, нравятся молодые люди вроде вас, — откровенно говорит Вальдес и по-кошачьи хитро улыбается, — А уж если у вас будет, скажем, хотя бы один шрам, то любая захочет выпытать прелюбопытнейшую историю о вашем героизме, которая непременно заканчивается нелегкой победой и напоминанием о ней. Сиречь, шрамом.
Подумать только: он знает этого человека большую часть своей жизни, но как же не похож молодой Олаф на себя в пятидесятилетнего.
— Что же с тобой сделали, Олле? Что же с тобой сделали? — шепчет Вальдес.
— Вы что-то сказали, вице-адмирал?
— Нет-нет, ничего.
«Пока ничего».